Глава XXII

ПОСЛЕДНЯЯ ПРИЧУДА ЖАКА ПАГАНЕЛЯ

18 марта, через одиннадцать дней после того, как «Дункан» отплыл от острова Табор, показались берега Америки, а на следующий день яхта бросила якорь в бухте Талькауано.

Она вернулась сюда после пятимесячного плавания, во время которого, строго придерживаясь тридцать седьмой параллели, обошла вокруг всего земного шара. Участники этой достопамятной, не имевшей прецедента в летописях английского Клуба путешественников экспедиции побывали в Чили, в пампасах, в Аргентинской республике, в Атлантическом океане, на островах Тристан-да-Кунья, в Индийском океане, на островах Амстердам, в Австралии, в Новой Зеландии, на острове Табор и в Тихом океане. И усилия путешественников увенчались успехом: они возвращали на родину моряков, потерпевших крушение на «Британии».

Все храбрые шотландцы, отозвавшиеся на призыв Гленарвана, остались живы и невредимы и возвращались в свою старую Шотландию. Эта экспедиция напоминала битвы, которые древняя история именовала «битвами без слез».

Пополнив запасы угля, «Дункан» двинулся вдоль берегов

Патагонии и, обогнув мыс Горн, пошел по Атлантическому океану.

Путешествие было на редкость спокойным. Яхта казалась доверху нагруженной счастьем. На борту больше не было никаких секретов, даже любовь Джона Манглса к Мери Грант перестала быть тайной.

Впрочем, нет, было нечто непонятное, что не давало покоя Мак-Наббсу. Почему Паганель всегда наглухо застегивался и укутывался по самые уши в свое кашне? Майор, снедаемый любопытством, не мог понять, чем вызвана эта странность.

Но несмотря на все расспросы, все намеки, все подозрения Мак-Наббса, Паганель так ни разу и не расстегнулся. Даже тогда, когда «Дункан» пересекал экватор и смола, которой были залиты пазы палубы, растопилась от пятидесятиградусного зноя.

– Он по рассеянности воображает себя в Петербурге, – говорил майор, видя, как Паганель кутается в широчайший плащ, словно от холода ртуть замерзает в термометре.

Наконец, 9 мая, через пятьдесят три дня после выхода из бухты Талькауано, Джон Манглс заметил маячные огни мыса Клир. Яхта вошла в пролив Св. Георга, пересекла Ирландское море и 10 мая была в заливе Клайд. В одиннадцать часов утра «Дункан» бросил якорь у Дамбартона, а в два часа ночи пассажиры и экипаж уже входили в Малькольм-Касл под громкие крики «ура», которыми горцы приветствовали их возвращение.

Верно, так уж было суждено, что Гарри Грант и его два товарища спасутся, что Мери Грант обвенчается с Джоном Манглсом в старинном соборе св. Мунго, и тот самый преподобный Мортон, который девять месяцев тому назад молился о спасении отца Мери, теперь благословил брак его дочери с его спасителем. А Роберту было суждено стать таким же смелым моряком, как Гарри Грант и Джон Манглс, и работать вместе с ними под покровительством лорда Гленарвана над осуществлением проекта капитана Гранта. Но было ли суждено Паганелю умереть холостяком? По-видимому, нет.

Действительно, после всех своих подвигов бравый ученый не мог не стать знаменитым. Рассказы о его рассеянности произвели фурор в светском обществе Шотландии. Географа вырывали друг у друга, и он был просто не в состоянии побывать везде, куда его приглашали.

Тогда-то одна приятная тридцатилетняя девица, не кто иная, как двоюродная сестра майора Мак-Наббса, особа несколько эксцентричная, но добрая и еще очаровательная, влюбилась в чудака географа и предложила ему руку и сердце. В руке этой был миллион, но это обходили молчанием.

Паганель был далеко не равнодушным к нежным чувствам, питаемым к нему мисс Арабеллой, однако высказаться он не решался.

Посредником между этими двумя сердцами, созданными друг для друга, явился майор. Он даже сказал Паганелю, что женитьба – это та «последняя причуда», которую географ мог бы себе еще позволить.

Но странно! Паганель в замешательстве никак не мог вымолвить решительного слова.

– Разве мисс Арабелла вам не нравится? – не раз спрашивал Мак-Наббс.

– Что вы, майор! Она очаровательна, – восклицал Паганель, – даже слишком очаровательна! И, признаться, я рад был бы, если б этого очарования в мисс Арабелле было поменьше. Мне бы хотелось найти в ней хоть один недостаток!

– Успокойтесь, – отвечал майор, – недостаток найдется, и не один. У самой безупречной женщины есть свои недостатки. Итак, Паганель, это дело решенное?

– Я не смею, – отвечал Паганель.

– Но скажите же, мой ученый друг, почему вы колеблетесь?

– Я недостоин мисс Арабеллы, – отвечал неизменно географ.

На том все и кончалось.

Наконец однажды настойчивый майор так прижал географа, что тот, правда под большим секретом, поведал ему нечто, что было бы очень на руку полиции, если бы ей когда-нибудь понадобились приметы Паганеля.

– Вот оно что! – воскликнул майор.

– Так оно и есть, – подтвердил Паганель.

– Но ведь это пустяки, мой достойный друг!

– Вы так думаете?

– Больше того, это только увеличивает вашу оригинальность. Это дополняет ваши личные достоинства и делает вас неповторимым, а именно о таком человеке и мечтает Арабелла.

И майор вышел с невозмутимо серьезным видом, оставив Паганеля в мучительной тревоге.

Между Мак-Наббсом и Арабеллой произошел короткий разговор.

Через две недели в Малькольм-Касле пышно праздновалась свадьба Жака Паганеля и мисс Арабеллы. Жених был великолепен, но все же застегнут на все пуговицы, невеста – восхитительна.

Тайна Паганеля так и осталась бы нераскрытой, если б майор не поделился ею с Гленарваном, а тот не рассказал бы о ней леди Элен, а леди Элен, в свою очередь, не шепнула бы об этом миссис Манглс. Одним словом, тайна дошла до миссис Олбинет, а тут уж ее узнали все.

Во время своего трехдневного пребывания у маори Паганель был татуирован – татуирован от ног до самых плеч. На груди у него была изображена геральдическая птица, раскинувшая крылья и впившаяся клювом в его сердце.

Это было единственное за все долгое путешествие несчастье, после которого Паганель не мог утешиться и которого он не мог простить новозеландцам. Оно же было причиной того, что, несмотря на многочисленные приглашения, он так и не вернулся в родную Францию, хотя очень жалел об этом. Ученый боялся, как бы Географическое общество в лице своего свежетатуированного ученого секретаря не подверглось насмешкам карикатуристов и газетных острословов.

Возвращение капитана Гранта в Шотландию стало национальным праздником, а сам он – самым популярным человеком во всей древней Каледонии. Его сын Роберт сделался таким же моряком, как отец, как капитан Джон Манглс, и, поддерживаемый лордом Гленарваном, не оставляет мысли основать шотландскую колонию на островах Тихого океана.